Микулич А.Г. «Дистан»

                                        Из цикла «Больные небом»

                                        Раздел «Становление»

 «Реперные точки»

Вступление

На пути каждого курсанта-парапланериста имеются только им знакомые реперные, поворотные точки. Это моменты, когда время останавливается на мгновение, и ты оказываешься вне его. И ты уже никогда не будешь прежним. Что-то непоправимо меняется в тебе и в твоей судьбе. В этот момент иногда ты можешь использовать богом данную способность творить свою судьбу, сделать выбор в какую сторону пойти, как богатырь у камня на распутье. Это момент, когда обрывается все, и ты зависаешь в вечности, хотя она длиться лишь сотую долю секунды. Это знает курсант, это знает ищущий неба.

 

Первая точка.*

Когда к тебе подходит маэстро и произносит фразу: «Поменяйте купол, пожалуйста». 

Вторая точка.*

Когда тряпочка первый раз начинает скользить по траве. 

Третья точка.*

Когда впервые в небе слышишь в рации: «Дальше сам», и голос маэстро, занятый работой с другим человеком. 

Четвертая точка.*

Когда слышишь впервые в рации фразу: «Ну что, пора принимать решение».

 

Контекст ситуаций я специально не стану описывать. Думаю, что каждый бывший курсант, очень живо вспоминает эти моменты. Их он вряд ли забудет когда-либо.  Кто-то слышал эти фразы несколько раз, кто-то принял решение сразу, это не важно.

Еще есть нулевая точка. Но не у всех. Это когда ты впервые, в силу каких-то своих порывов все же набрал номер и впервые услышал голос маэстро и приглашение приехать туда-то и тогда-то. Не у всех, потому что кого-то может привезли на поле друзья, или как-то иначе он решил начать бегать с тряпочкой. Или родители. Но согласие было в какой-то момент принято так или иначе.

 

Как ни странно, каждый из этих моментов, связан с драматическим выбором или необходимостью перейти на одну ступень выше. Выше, то есть ближе к небу. Для тех кто его ищет. Для нас с вами.

II

Первая реперная точка

*1 У тебя позади череда упорных попыток сделать нерашабельную вещь. Что-то уровня жонглирования пятью булавами на семи цилиндрах под доской. Ты знаешь, что ряд цирковых артистов с этим справляются. И ряд товарищей, в том числе хрупкого вида девушек, что-то такое делают с веревочками, и огромный купол плавно встает у них над головой. При этом они продолжают увлеченную беседу и кокетливо смотрят по сторонам. А ты обливаясь потом, падая в траву и задыхаясь, вновь и вновь тянешь за собой 5т, которые вместо того, чтобы взмыть над тобой легким змеем, то обгонят тебя, опутывая 7 тысячами нитей, которые потом надо распутать, как бороду на дедушкином спиннинге, то вставая как ишак на дыбы и валясь вбок. Некоторые люди, видя готового зарыдать мужика, иногда подходят и что-то говорят про «Грудью дави. Не тяни руками. Откинься весом. Руки вверх прямые. На купол смотри. Под купол иди». Или берут свободный конец в руки и, делая три магических пасса, превращают бороду в веер ровно натянутых нитей, вызывая забытые в тысячелетиях чувства встречи смертного с богами олимпа и титанами. И как-то так эта неуправляемая ткань начинает иногда, потихоньку, вдруг, появляться где-то сверху. И больше, и дольше, и чаще. И потом ты уже бежишь с ней вперед и даже, о боги, огибая высокие пучки. Не всегда, не без усилий, в поту, но бежишь. И вот тут происходит одна внешне неприметная вещь. К тебе подходит маэстро или посланный им титан и говорит простую, понятную фразу: «Поменяйте купол, пожалуйста! Возьмите вон тот, красный». И тут что-то обрывается в пропасть.

А это значит, что как только ты этот другой, не рассчитанный на издевательства над собой, купол поднимешь, тебе придется ответить еще на один простой вопрос: «Ну, что, полетели?»

Летный купол не готов позволить теребить себя, как тряпку. Он нацелен на другое. Да и теребить его долго тебе никто не даст.

III

Вторая реперная точка

Вторая сноска ко второй реперной точке
2* Итак, ты поднял летный купол. Ты прошелся с ним десяток метров. Ты получил вопрос номер два: «Ну что, полетели? Готовы к полету?». Ты увидел этот острый взгляд, смотрящий на тебя, как рентген на флюорографии, как полиграф, как хирург на снимок таза. И ты смог загородить того, с подкашивающимися ногами, на грани потери сознания субъекта, другим лицом, которое спокойно скажет: «Да, готов». Ты прослушал все про упоротый бег, смотрение на купол, контроль направления, слушание рации, седину и ответ, ход и клеванты, перенос веса и подушку, и ты упорно кивал, стараясь не раскрывать глаза еще шире, демонстрируя абсолютное понимание пакетов продольных звуковых волн, уходящих в пространство. Ты дергал черный шнур, пытаясь вырвать его вместе с руками инструктора. Ты собрал все силы в трясущихся ногах и устоял, когда условный слон взял тебя за ремень и потянул на себя. И вот тут ты, пробивший все преграды, поднявший 5т над головой, изобразивший бодрость и уверенность Болта на старте кубка Верхней Полинезии в лучшие годы, явивший на своем лице понимание всех нюансов Капицы-старшего в разговоре с аспирантом, стоишь, выставив одну ногу вперед, с руками, как перебравший болельщик с шарфом команды, не заметив, что он давно лежит под скамейкой. А сзади у тебя цветная рифленая ткань, раскладывая которую на этот раз, ты чувствовал трепет пропившего бубен шамана, кладущего дары перед духом трезвости и кары. И тот, кто привязал к тебе веревку, уходящую в дебри бесконечности, в глубины бессознательного, и теряющуюся где-то в детстве, уже отошел, дернув пару раз вперед и вниз за живот. Уже прозвучало сакраментальное: «Пилот такой-то, первый полет, гольф 27, мана-мана». Уже прозвучал ответ: «Пилот такой-то мана-мана». Уже остановилось время. Уже моргнули и раскрылись еще шире глаза. Уже качнулось назад тело, переступив с ноги на ногу. Уже куда-то пропали мысли. Уже пропал куда-то шум ветра в кронах и рокот голосов. И вот тут оранжевая тряпочка начинает ползти по траве. И вот тут останавливается мир. 

IV

Третья реперная точка

3* Итак. Ты уже сам сделал потрясающие вещи. Ты оторвался от бренной земли. И по трудно описуемой трехмерной кривой переместился в небо. Ты смог унять близкое к истерике чувство ожидания первой в жизни команды «Отцеп!», переложив в одну трясущуюся руку другую трясущуюся клеванту. Смог не думать о тросе, уходящем нестерпимо вниз, и вырвать это самое что-то, что надо вырвать, как первый зуб. Ты делал повороты. Ты наклонял тело. Ты долетел до старта и даже развернулся против ветра. И ты сделал ее! Ее величество подушку! Ты увидел эти радостные глаза, устремленные на тебя, искренние и смотрящие только на тебя, и услышал: «С первым полетом!» Сказанные не кому-то, а тебе! И это был не сон! А потом ты летал в небо еще много раз. По неописуемым трехмерным кривым. Ты не видел выражение нескольких глаз, в разные моменты твоего вознесения. Не слышал их сердечного ритма. Да и сами эти твои па ты тоже особо не заметил. В том восторженно-паническом состоянии ты не считал ничьи седые волосы. Ты вообще не считал. Тобой управлял голос твоей несшибаемой воли и твое устремление. Сакральный голос разума и спокойствия, который спит в глубинах нашего божественного естества. Мудрый, тихий и спокойный. Наполненный любовью и знанием вечности. И поэтому ты каждый раз возвращался на землю, радостный и целенький, с новой порцией восторга, чувством новых высот и сопричастности тайнам летного искусства. И то, что этот голос мучительно напоминал кого-то очень знакомого и земного, тебя не слишком озадачивало. Эта философия была ни к чему на пути к пилотным вершинам. И со временем у тебя даже перестало холодеть в животе, когда оранжевая тряпочка начинала свое поползновение по траве. Ты стал не просто наклонять тело. Твои руки несколько согнулись в локтях и не так походили на коромысло. Они почти не тряслись при приближении к моменту перехвата клевант, когда трос нестерпимо уходил вниз. И ты стал иногда смотреть на купол без подсказок внутреннего голоса, так похожего на кого-то. И, главное, без выражения  человека под мостом во время обрушения последнего. Несколько раз ты даже не услышал от него словосочетания «Контроль направления!» 7 раз подряд. Ты делал спираль. В разные стороны. Наклонив тело. Ты пару раз даже не забыл потянуть руки к коленям на посадке, а не как барышня на вентиляторе, задирающем юбку сзади. Иногда ты возвращался с куполом не совсем с середины поля. И один раз, когда ты коснулся земли, ты сделал еще целых три шага вперед, потом развернулся и потянул руки на себя. Купол лег ровной линией. И потом ты никак не мог убрать светящееся выражение, когда подходил к палатке, где сидели или лежали, ведя свои божественные беседы, титаны. Ты уже менее 17 раз оглядывался и просил своих однокашников поправить тебе ушко и вон ту синенькую стропу на старте. А возвращаясь из неба, ты обсуждал особенности маневров и делился своим опытом с равными. А однажды, о боже, встрял в разговор титанов с тем, как лучше пересекать термик, когда купол дергает вверх. И видел, как их приветливые взгляды странно фокусировались на горизонте. И им нечего было возразить тебе. Совсем нечего. И вот тут, однажды, взлетев по уже описуемой трехмерной кривой в синее небо, под ласковый голос разума, не оставляющий тебя ни на минуту, переставив клеванту в одну руку и выдернув эту самую штуку, услышав: «Отцеп!», и трос действительно смотрел почти вниз, начав разворот, ты вдруг услышал два слова: «Дальше сам». И голос маэстро, занятого работой с другим человеком. И вот тут мир остановился в третий раз.

 

V

Четвертая реперная точка

4* Ты уже летаешь сам. Но странное чувство, что некое хранительное око постоянно наблюдает за тобой. За тем как ты разложился на старте, как заходишь на посадку. И, когда ты решаешь поделать виндговеры и начинаешь покачивать крылом, как троллейбус на остановке, ты почему-то остро чувствуешь стыд, хотя, как можно чувствовать стыд перед незримым хранительным оком? А когда тебе удается наклонить ушко покруче, ну почти в горизонт, ты понимаешь, что единственное, что тебя свербит – это видит ли незримое око эту крутизну. И хотя его образ неуловимо напоминает кого-то близкого и земного, ты не зацикливаешься на этих играх твоего подсознания. Безсознательное и не такие кружева может плести! А у тебя уже есть прибор. Который так заливается при затяжке, словно на тех роликах, где титаны и боги уносятся под облака и гуляют по бескрайнему небу. И ты уже освоился на слетиках, стал играть с разворотами, хулиганить при посадке, отпускать клеванты, делая селфик или снимая красоту неописуемую. О да! А еще раньше ты решился нарушить запрет! Ты позволил себе подумать, что это не совсем запрет! Ты стал отвечать по рации! Ты даже стал болтать иногда! В твоих полетах появилась игра. В твоих полетах появилась спонтанность. В твоих полетах появился отдых. Иногда тебе позавидовал бы любой барин, развалившийся в своем кресле-качалке на берегу своего пруда, беззаботный, потягивающий вишневую и  созерцая хоровод девиц на том берегу.  Но вот в те самые весенние и не только весенние дни! Такие вот особенные деньки! Когда после холодной ночи начинает слепить солнце, и титаны со странной собранностью разбирают свои тюки, бросая взгляды над полем и вверх, и в их голосе появляется особая нотка, движения обострены и рядом неуловимо пахнет адреналином. Вот в эти самые дни! Ох, как не просто тебе! Точнее тебе страшно! Еще точнее это колапс! Потому что блаженное скольжение по воздушной глади с чувством лежащего на качелях панды разбивается вдребезги. И в коленях начинает вибрировать не на шутку. Но ты раскладываешься. И ты взлетаешь! Тебя подкидывает на затяжке так, что страхом это не назовешь. А потом по дороге назад, к палатке, втянув голову в плечи и впившись в купол взглядом человека из под рушащегося моста, тебя дергает так, что ты начинаешь думать о прочности капрона, повторяя как мантру: «Вес на несущую, вес на несущую, руку к груди, прокачка», и когда ушко хлопает, ты чувствуешь, как обваливается что-то в твоих кишках, вжимаешь голову еще глубже в плечи, водишь рукой и как-то летишь, летишь, и возвращаешься назад. А незримое хранительное око смотрит на тебя откуда-то из воздуха и света, и его образ неуловимо напоминает кого-то близкого и земного. Это собственно, и дает тебе силы. И ты снова раскладываешь купол, хотя очередь в эти дни редеет быстро. Титанов остается все меньше, а серпики их куполов тихо сливаются с небом с подветренной стороны. И растворяются в нем. И какая-то неизъяснимая грусть проникает в твое сердце каждый раз, когда ты смотришь и теряешь из виду очередной серпик. И что-то меняется в тебе. Ты начинаешь искать их! Ты прешь на них как мужик с вилами на монгольское войско. Но прешь. И временами втыкаешься. Тебя дергает, складывает, выплевывает. Но ты лезешь опять, ищешь, теряешь, разворачиваешься, рыщешь, сливаешься, слышишь этот омерзительный низкий вой из твоего прибора. Как непросто обуздать мустанга! Но как непросто обуздать невидимого мустанга! А иногда, твой прибор, начинает пищать тем ровным высоким тоном, который ты слышал на тех роликах, где титаны и боги уносятся под облака и гуляют по бескрайнему небу. И со временем это становится не единичным, это повторяется, твои маневры приобретают не полоумие наскоков школяра, а тугое упорство аспиранта. И ты ловишь его. Твой первый прирученный термик. Ну пусть на минутку, на 30 секунд, но ты удержал его. Мустанг вырвался, конечно, но был момент, когда он сомневался, смириться или распрощаться с тобой. И таких моментов становилось все больше. Ты даже стал пропускать очередь, пытаясь поймать вон ту тучку или что там под ней. Наивно, конечно, но стал. И твой взгляд стал совсем иначе следить за треком твоих друзей, разрезающих синеву над полем. Совсем иначе. И твой взлет имел уже массу ориентиров, о которых тебе раньше даже в голову бы не пришло. Пару раз ты болтался на краю леса, как муха под лампочкой, то кружась, то рыская по его границе, как обозленный немец в поисках партизана, боясь углубиться и метаясь по опушке. Но плюс 10 минут ты привез. И потом, однажды, ты увидел его. Странную материализацию. Фрагментарный, неповторимый и сказочный образ. Нечетко, как мираж, и непонятно каким органом. Но ты понял - это он! И ты впился в него, как паук. В этот невидимый наклонный столб посреди поля. И да, это был он! Термик. Тот термик, который тебя подхватил и ты закружился с ним в упоительной схватке! Свое волнообразное анданте пел прибор, хлопало внешнее ухо, болела шея, дергало и качало, обрывки каких-то фраз, как сон, раздавались из рации. И вдруг, на мгновение отвлекшись от схватки, ты увидел, что под тобой совсем не то поле. Вернее то, но опустошающе маленькое. Далекое и чужое. Все изменилось. И пока ты пытался собраться, образ исчез, растворился, ушел из тела, которое чувствовало его своей кожей. А может его и не было. Прибор выдал омерзительный низкий вой. И ты вернулся вниз. А незримое хранительное око, которое так неуловимо напоминает кого-то близкого и земного, приземлилось вместе с тобой. Тобой, но другим. Ты не стал сегодня участвовать в беседе рыбаков про свои уловы и приключения рыбалки. То есть полетов. Ты просто смотрел на закат, который в этот день был пронзительно красный и ясный. И потом ты стал спокойней. Ты стал как тот охотник, который чувствует, что найдет свою добычу. Хотя бы и нескоро. И вот однажды, когда ты нашел его, и держа в своих неумелых, но уже твердых руках, выкрутил до маленького поля под тобой. Когда кромки облаков уже касались тебя бахромой своих тюлевых глиссе, когда странная тишина под легкий свист ворвалась и заполнила все, вместе с незримым оком, которое не оставляло тебя ни на секунду и чей образ неуловимо напоминает кого-то близкого и земного, ты вдруг услышал голос: «Ну что? Пора принимать решение?» И тогда мир остановился в четвертый раз. 

 

VI

Пятая реперная точка.

 

***

У каждого своя, особая, иная.

Возможно ль обойти, иль шансы с ноготок

Приходит вдруг она, как молния степная.

Как шашка казака, заставшая врасплох.

 

Кому-то МРТ, кому-то черный ворон.

Титановый крепеж, коляска или крест.

Вот только хорошо, глаза орел не тронет.

Он с нашим братом тихо улетает вверх.

 

А те кто на земле, как пух весенний мягкий,

Взлетают и легко в небесной синеве,

В пещерах облаков и с ласточками в прятки

Играют в синеве беспечной. Но во сне.

 

А днем они не спят. Лежат, хромают, ездят.

Уныния в них нет, слезу не увидать.

Ведь лежа и с колен они свой купол держат.

А в штиль и в минуса они умеют ждать.

 

 

 

 

 

«Словно порыв, ветер дернет за стропы,

Клеванту вниз, вес заложив,

Спираль наверх, туда, где выше ноты,

Туда, где нам путь всем открыт»