Гуманоид \Школьные годы\

Вот как передать весь критический нерв этой истории я не знаю.

Ну, мы были в шестом. То есть совсем маленькие. Пробраться ночью в закрытую школу – это, да, очень серьезно. Хоть охраны тогда не было. Ограды тоже в помине не было. Мыслей об ограде и охране в зародыше не было. И зародыша этих зародышей тоже не было. Зачем в школе охрана?

Мы оставили окно на первом, в коридоре, не запертым. Но закрытым.

Мы были очень маленькие. Это важно.

Мы даже друг по другу в окно залезали. Как муравьи мостик из тел делают.  И последних затягивали.

Зимой ночь наступает рано. В шесть уже ни зги. Но это было позже. Не помню во сколько. Но тьма. Это важно.

Наше влезание в окно не заметил никто. Грамотно все было сделано.

Оказавшись внутри, мы закрыли окно обратно, и плотный вязкий сумрак накрыл нас. Свет уличных фонарей через окна – это все, что посылало фотоны внутрь школьных коридоров. Пустых. Глаза привыкли. В нос вошел школьный запах. И тишина. Тишину мы почувствовали ребрами. Стрелка школьных часов сдвинулась, и даже эхо этого слабого щелчка мы слышали разлетевшимся по коридорам. Приглушили дыхание, - это был слишком громкий звук. Нас было не так уж мало. Человек семь, думаю. Не помню уж кто. Гена был, Паша, Шукур - они точно были.

Дело не в том, что страшно. Это не то слово. Мы уже сразу почувствовали какой-то мистический ужас. Все. То есть хулиганство с влезанием в закрытую школу и проблема последствий за это, - а это то, что нас разогревало по ту сторону окна – это осталось, как стремящаяся к нулю величина. Мы почувствовали что-то совсем иное. Иного масштаба. Иного измерения. Но мы были пацаны. И никто не сказал ничего. Хотя потом, в разборах полетов, все было ясно. Мы все чувствовали это спинным мозгом своим. По полной программе.

Голос наш изменился. Мы какие-то взрослые стали. Словно группа спецназа на задании. Без истерик и визгов, без эмоций. Мы чувствовали это спинным мозгом, только интерпретировать не могли. Никак.

Там кто-то был. Кроме нас. И этот кто-то человеком не был. Оставшихся на ночь загулявших учителей, уборщиц поздних, еще кого – нет. Людей тут не было никого.

Мы пошли по правой лестнице вверх. Тихо, крадучись, вместе. Мы не говорили почти. Странное раздвоение. На фоне предельных ощущений опасности мы были спокойны. Вели себя собранно. Без детских глупостей и эмоций. Мы приближались к проему выхода в коридор второго этажа. Давило на грудь. Назад пойти мы не могли. Мы были пацаны из шестого класса. Мы понимали, что мы приближаемся. Приближаемся к чему-то. К развязке. Мы понимали, что поноситься по пустым школьным этажам в ночи – это совсем не то, что будет реализовано. Мы медленно выглянули в сумеречный коридор второго этажа. Я не могу сказать, что там не было ничего. Это что-то было здесь, рядом. Но кроме теней и бликов на стенах от уличных фонарей мы не увидели ничего. Мы пошли выше. На грудь давило. Мы понимали, что третий этаж последний. А в школе кто-то есть.

Мы выступили в коридор третьего этажа практически вместе. Это была правая лестница. То есть справа крайняя рекреация, а слева коридор и в конце, за проемом левой лестницы, левая рекреация.  Где на стенах играли блики от уличных фонарей. Где мы играли в «сменку». Ох, как мы играли в «Сменку» в левой рекреации! У кабинета Жень Женича.

На грудь давило. Мы осмотрели друг друга и вошли в смолистый вязкий полумрак коридора. И повернулись налево. Глаза уперлись в сумрак и блики от уличных фонарей на стенах дальней рекреации. Он был там.

Он шел плавно, не касаясь земли в нашу сторону. Сотканный из тени. Но отчетливый и явный. Он не касался земли. Он как бы плыл медленными размашистыми шагами в нашу сторону. Он был очень высоким. Как видел я. Почти до потолка. Это было странное, гипнотическое движение. Он шел в нашу сторону. К нам.

Мы бежали вниз отчаянно быстро. Возможно крича, это я не помню. Мы выскочили из окна на улицу и, уже отойдя от школы на безопасное расстояние, мы попытались успокоиться и обсудить увиденное.

Мы все видели его. Гуманоид был. Только для всех он был немного разный. Это я помню. А что это было? Действительно, взрослые люди, елки-палки! Что это было!