Эта песня крутилась у меня прямо с того момента как открыл глаза, уперся в верхний шов палатки, вдохнул наполненный лимонником и чабрецом запах яйлы, еще влажной, еще в росе и вылез из палатки на травку с капельками. И пошел греть костер. Леша выполз на запах кофе. У него песня не звучала. Стажер.
Когда смотришь через разлом с Джурлы на Бабуган яйлу – это по прямой на пол дня. А мы и ходили по прямой. Это не Алтай. Это лето. Сухо и твердо под ногами. И наши мышцы тогда не просили включать больше головы при переходах.
Поэтому, оглядев элементарный дневной переходик, я очертил план сразу, по прямой и до трех-четырех. Спуск по лесу, немного сыпучки, потом через трассу и по прямой через сосняк до северного склона. Там лесом до упора. Так я наметил. А Леша не намечал. Он имел меньший стаж маньячеств горных тогда еще. Стажёр, в общем. (Забавно сейчас это звучит). У него песня не звучала.
А, я еще забыл лаванду. Лавандовые поля. Эта синь пахучая. Да, незабываемо выглядит. Вот через нее тоже надо было протопать. По прямой.
Скалы на отроге под ногами. Откуда велась рекогносцировка. Ну, зависнуть не предполагалось. Все проглядывалось. Так что ныряем вниз и в темпе бега. Солнце.
Да, солнце. Только солнце. Без тучек. Это важно. Воды по раскладке. Литр. Все как на крыльях.
«Куда ты, тропинка» неотвязно звучало где-то на краю мозга.
Ну так и рванули. Солнышко пошло вертикально вверх. Мы вниз. Скалки еще не так, а вот земля внизу прогрелась. Раскалилась я бы сказал. Уже к десяти раскалилась елки-палки. Ну, что нам. В нос только бьет этим жаром сухим. И лаванда.
Про меж скалок, потом лесом по листьям слалом, потом сыпучка чуток, потом поля вонючие синие, пардон, изысканный запах лаванды раскаленный, трасса, на ту сторону, вода по глотку, ну и вот сосенки.
Да. И вот сосенки. Как бы тут описать. Суть вопроса-то.
В общем, сосны на сыпучке – это кусты мерзкие с сухими проволоками-ветками между собой плетеными и всякой шелухой на них и выше, которая сыпется сверху тебе за шиворот, там она скребет потно шею и спину, сыпет в глаза. И сучья эти… Да. Чтоб понятно было. Жарко. Жарко стоять, дышать, лежать, в тени, без тени. Воды литр. То есть только смачивать глотку. Ну, мы тертые ребята. Леша тоже. Начинающий калач. Стажер. Короче. Если штормовку снимешь – спалишь кожу насмерть. Даже мою испанскую. Но главное – сучья тебе разорвут руки в клочья. Мы же опытные ребята. Ходим по прямой.
Если капюшон напялишь и не затянешь, то тебе вся эта шелуха за шиворот. И ты умрешь в корчах еще на ходу. А она, сволочь, сыпется даже через затянутый капюшон.
Короче. Пять км напрямую через сосенки. Это в проекте. Сорок в тени. Воды на глотки. Затянут по полной. Под рюкзаком на спине кипяток. И в нем шелуха скребется. И выше скребется. На шее. На груди. Сзади запах лаванды раскаленный. Сверху солнце, как ядерный взрыв. И Лёша сзади отстает где-то. И песня эта на краю мозга. Но это не главное!
Итак, это все не главное! Солнце, сучья, шелуха, кипяток в ботинках и на спине, запах этот, «тропинка привела». Это не суть. Главное я не знаю как описать.
В общем, сосны эти, если с высот Джурлы смотреть, росли на слабом склоне по ту сторону трассы. Почти на ровном. Реальный ландшафт не виден. А вот реальный ландшафт — это неописуемый складко-сыпучий лабиринт. А сосны растут по гребешкам. Как бы это описать. Это лабиринт микроущелий. Склоны шестьдесят. Градусов конечно. И глиняно-каменная сыпучка. То есть ссыпешься – назад не факт. Либо с гиперусилиями. А воды-то мало. И кипяток за спиной. И хрень эта чешется от сосен.
То есть это как бы лабиринт. Это отпечатки пальцев космического великана. Идти по гребням невозможно из-за сосенок сплетенных. А вниз съехать – назад не выберешься. И по какому гребешку или складке идти – не то чтобы не понятно – бесполезно даже гадать. Лабиринт. Поэтому продираешься до ближайшей развилки и выбираешь наиболее приемлемое направление. А оно – бамс – и назад поворачивает через 30м. А идти по низу – идеально. И тенек, и ровно, и сосен этих жутких нет. Но это билет в один конец. Назад не выберешься.
Теперь главное. Увидеть куда выведет та или иная ложбинка и предсказать невозможно. Это лабиринт. Всего надо преодолеть по прямой каких-то два-три км. А видно на десять метров.
А солнце уже встало над головой. Мы продирались по гребням сквозь ветки, сосны и смотрели вожделенно на дно ложбинок. Вот она тропа прохлады. Всего в пяти метрах внизу. Съехал и все.
Но это, кстати, не ад. Не то, что мы называем адом. Адом называется подлесок из кизила и шиповника переплетенных. Это море колючей проволоки. Если попадаешь в него – это хуже, чем в тайге с комарами. Там люди неместные сходят с ума жестко за три дня, если теряются. А тут через два часа истерика и паническая атака. Человек рвется вперед и погибает разодранный. Это на склонах происходит. Преодолеть его невозможно. Это как человек идет вниз по легкому пути и зависает на скалах. Вернуться не может уже.
Леша шел сзади. Как ему было? Да так же ему было. Хуже ему было. Стажа у него меньше было маньячеств этих горных. Кожа не испанская. Воды у него также было на рот прополоскать. Стажер.
Короче, штормовку снять мы не могли. Остановиться не могли. Пот лил ручьями. Воды почти не оставалось. Нам оставалось километра три этого ада. Но до теплового удара уже минуты. Там, кстати, впереди, под Бабуганом, озеро есть. На пути у нас где-то приблизительно. Нам оставалось, ну, час-полтора от силы. До забытья и реки. Той самой уже. С лодкой на тот берег.
И вот тут оно и случилось.
Леща шуршал не так далеко. На моем гребне. То есть он не мог проскочить мимо. Кипяток этот за спиной и шелуха эта за шеей, «без милой принцессы» на краю мозга, ветки эти, уже расцарапавшие руки через штормовку, солнце, не дающее тени – все. Я посмотрел вниз. На узкое прямое пространство, где нет препятствий, направленое прямо на цель, на проглядываемые тридцать метров впереди, и мои ноги пошли вниз. Поплыли по необратимой сыпучке. «Куда ты, тропинка…» звучало на краю мозга. Леша был недалеко. Не заметить и мимо проскочить он не мог. Я доскользил до низу. Доскользил и пошел. Не оборачиваясь.
Ложка повернула влево. Плавно, плавно, по лекале. Ветки не задевали тело, шелуха не сыпалась за шею и в глаза. Повернула еще. Еще. Я уперся в ад. В ад на развилке. Кусты шиповника были не просто густые. Они были выше меня и перекрывали весь Т-образный перекресток. Я хорошо знал, что это значит. И вдруг, с края моего мозга, прямо в середину, словно в колонках, с полной отчетливостью зазвучало: «Куда ты, тропинка, меня привела».
Я осел сначала на колени. Тело подрагивало. Мышцы спины перестали слушаться. Дыхание стало судорожным. Рюкзак стал наклонять меня вперед пока не уткнул лицом в глиняно-каменную крошку. И вдавил в нее.
Я смеялся. Смеялся. Смеялся необратимо, как эта сыпучка на склонах. Как эти кусты из ада. Смеялся во всю. Но вздохнуть уже не мог. И сбросить с себя вес рюкзака тоже не мог.
Леша спас меня второй раз. От гибели от смеха. Первый раз это было на берегу того озера, где он нырнул и вылез мгновенно, но весь в вонючей тине и в пиявках. Весь в пиявках. Штук 10 сразу. И черный. Я упал на лицо и не мог дышать. Там торф был мягкий такой. И он вместо пиявок меня двигал на бок, чтоб я дышать мог.
Он увидел ситуацию еще с расстояния и ускорился сколько мог. Пнул меня ногой с разбегу и перевалил на бок. Воздух хлынул в легкие. Боже, как я смеялся! Леша не смеялся. Стажер.
Воды было на прополоскать рот.
Ни он, ни я не помним, как мы вылезли наверх. Но мы как-то вылезли наверх. И быстро вышли из адского лабиринта. Вышли прямо на озеро. Там мы купались. Плавали. Я тер все эти места с шелухой. С царапинами от веток. Солнце зашло за гору. Но светло еще было. Песня больше не звучала. Ни на краю мозга, нигде.
Потом мы углубились в буковые кущи и полезли вверх-вверх. Тенистые, влажные, сочные. О, боже, как же они прекрасны! Ручеек по склону. Не помню, что готовили. Помню костерок маскировочный делали. Ни дыма, ни огня не видно. Заповедник все же. Прибегут еще.
Прохладно. В спальнике даже прохладно. Как хорошо. Песня больше не звучала. Я почему-то не мог даже вспомнить, какая была песня. А так хотел. Лешу спрашиваю. Леша ее не слышал. На краю мозга. Он не смеялся. Я все приставал – ну, какая песня-то это была? А он не знает. Как выкололо у меня. Стерло напрочь. А Леша не смеялся. Стажер.
Поделиться с друзьями: