Тропы часто шли по-над речками, видневшимися внизу светлыми лентами. Светлыми, потому что камни на дне беловатые и сама вода пузыриться в перекатах. Тропы это наиболее выгодный путь.
Мы не так долго гуляли по этим краям. Недели две и, хоть это было лишь вступлением, природа успела нас принять. И мы начали сливаться, сродняться с ней, с кедрами на склонах, мелкой травкой на косогорах, скалами и снежниками повыше и суровой зимой перевалов и вершин.
В любом случае, вдоль речки удобней. Лесом ли хвойным, травянистым склоном или даже по ней самой по грудь в струе, прижатым к скалам в какой-нибудь расщелине.
Мы шли без дневок. 
Прохладно было, хорошо. И не планировали стоять. Грибы, к изумлению нашему разделившиеся на «резину» и «амброзию», по ходу собирая и засовывая друг другу в задний карман или привязанный сзади к рюкзаку пакетик.
Прохладно было, хорошо. И не планировали стоять. Грибы, к изумлению нашему разделившиеся на «резину» и «амброзию», по ходу собирая и засовывая друг другу в задний карман или привязанный сзади к рюкзаку пакетик. К «резине» наш организм через неделю подобной нагрузки единогласно отнес все наши благородные грибы, включая белые и подосиновики. Причем вкус, даже не привкус, слышался обоими отчетливо. Мы понимали это так, что организм не мог себе позволить тратиться на расщепление этих, видимо, очень «дубовых» белков. Как топливо они не проходили. А нужны ему были калории. И подобной издевки он не прощал. Зато тут-то мы поняли, почему большинство европейцев традиционно игнорируют все грибы, кроме двух пород. Это, во-первых, молодые дождевики. Иногда размером с небольшой кочан, иногда с ноготок. Белые, как снег и нежные как пух. Причем корочка внешняя очищалась, чуть ли не как скорлупка мягкая. Мы приготовили их уже со скепсисом и, предполагая по опыту, что наш организм не даст нам насладиться грибами, идентифицировав их как мыло или, например, опилки. Но уже при варке мы начали слегка пьянеть от запаха. Когда же отведали, то были поражены изысканностью вкуса печени трески, которая оказалось растет в этих краях. Логика была нам не столь важна. Важна однозначность вкусовых реакций. А вот вторым видом «амброзии» были шампиньоны. Они вырастали длинненькими и по вкусу являлись уже самой вареной треской.
Конечно, пробивает эмоция, когда на альпийском зеленом склоне вдруг глаз по-охотничьи впивается в белый шар. Добыча. И не от избытка. Совсем не от избытка.
Река шла уже по лесу, становившемуся по мере снижения все солиднее вместе с набиравшей силу рекой. Она уже не журчала веселым ручейком, а заявляла о себе взвешенно, спокойно ровным и мягким гулом.
Дело шло к сумеркам. Взгляды уже иначе осматривают места вокруг. Полянки, выход к воде и сам берег, наклон и ровность покрова, черничные поросли или сочный газон. Да, тут кто-то из нас заметил две головки на длинных шейках. Шампиньоны редко росли в лесу, под лиственницей. Прошли дальше и, увидели ровный балкон над обрывом реки. С идеальным газоном и полной ветрозащитой из очаровательных кедров. Подошли взглянуть на подход к воде. Хотя время еще терпело, шлось хорошо.
Мы сбросили рюкзаки, не глядя друг на друга. Я хотел бы отметить, что хотя нам было часто достаточно взгляда для согласования и принятия решений, но были случаи, согласие в которых чувствовалось телом. Как-то боками что ли. Случаи, провоцировавшие столь сильную психофизическую реакцию, что стрелки на энцефалографах, наверное, давали импульс в радиусе десяти километров. Или давали бы.
Мы не только скинули рюкзаки, мы продолжили раздевание вплоть до гола. И по очереди опустились в джакузи. Как вода вымыла в скале лагунку глубиною метра четыре? Стены этой трубы со входом были вертикальные. Берег был скалой, вертикальной и горизонтальной сверху. Да еще с газоном на нашей полянке. 
И вот в этой скале была как бы труба, с входом со стороны реки. Вот в этот проход врывалась мощь горного потока и устраивала в ней пузырьковую взвесь. Бурлящую, но не грозящую утащить на дно или унести в реку. А перед входом был камень, спиною небольшого кита, предлагающий удобно разлечься на нем.
И вот в этой скале была как бы труба, с входом со стороны реки. Вот в этот проход врывалась мощь горного потока и устраивала в ней пузырьковую взвесь. Бурлящую, но не грозящую утащить на дно или унести в реку. А перед входом был камень, спиною небольшого кита, предлагающий удобно разлечься на нем.Костер, палатка образовались и создали уют. Мы приготовили макароны. Праздничное блюдо. Макароны с треской, простите, с шампиньонами и поставили на долгую варку огромный испанский горох. Который должен был минимум сутки вариться на такой высоте.
И назавтра мы никуда не пошли. Целый день мы лежали на земле на пенках и прыгали сверху в пузырьковый водоворот. Вода обжигала и ласкала. А, вылезши на «кита», можно было лежать под выскочившим в просвет солнышком и почувствовать его тепло. И смотреть как быстро и неповторимо тебя обтекают прозрачные, как слеза, струи потока. Вот и все.
