Когда я был маленький, мне очень повезло. Мои родители не ездили на море. Один раз ездили, по путевке, которую достал дядя Витя. Папин друг. Его жена, тетя Вероника, была дочь члена политбюро. Всем известного какого-то. И он был там кем-то у них. Дядя Витя, то есть. А у мамы было очень серьезное подозрение на очень серьезную болезнь. И поэтому мы не могли поехать в поход. И дядя Витя нам путевку. Достал. И мы поехали на море. В пансионат. Вот это было трудно. Там все ходили в шляпках, на пляж с зонтиками. Ничего больше не помню. Ужас.
Нет, помню один момент. Там на пляже вдали у горизонта плыла деревяшка. И один мужик высокий стал в нее камни кидать. И его спутницы на него смотрели. А он перед нами шевелился. И все кидал в сторону деревяшки. Море загораживал. Папа встал. Он не очень высокий у меня. Взял камешек, сделал два шага, развернулся, и камень по высоченной дуге улетел в небо, а потом оттуда, памс, как даст по деревяшке. Мужик ушел.
И еще мы к ночи пошли вверх на прохладу. Там была школа и двор. Там народ гулял. Там были турники и брусья. И канаты. И вот там все взрослые и так, и сяк подтягивались. Гудят, друг друга подбадривают. Голые по пояс. А папа в белой рубашке был. С коротким рукавом. Он к канату подошел, уголок сделал и медленно до верху залез. Все замолчали. Папа там повисел минутку с уголком и также медленно обратно.
Больше вообще ничего не помню.
А потом оказалось, что подозрение ложное, и мы опять поехали в тайгу.
Так вот, мои родители ходили в походы. И тетя Алла с дядей Яшей, и другие. И мы вместе ходили. Но мой папа был еще тот орешек. Характер. Иногда он ходил с нами, но без них. С кем хотел, с тем и ходил. Но я их всех много раз знал. Потому что мы с ними и на Урале, и за Уралом, и до Урала. Много где.
То есть в среднем это было так. Я ждал. И наконец мы начинали клеить байдарку. Проклеивать ее по шпангоутам и где нужно. Палатку подшивать и штормовки. Сушить сухари. Собирать пакетики. И потом мы садились на поезд.
Как же я люблю поезд! Эти колеса. Этот запах из тена. Углем, и вода эта железнодорожная. Проводники. Рассказы взрослых. Кружки стальные, а у кого эмалированные. Стаканчики в подстаканниках – это проводник. Смех. Ожидание. Верхняя полка. Запах штормовки. Запах сажи на котелках. Ох, этот запах сажи на котелках! Самый желанный и красивый запах в мире.
Потом поезд останавливается по большой договоренности просто в тайге. Мы выбрасываем все тюки-рюкзаки и выпрыгиваем. Очень быстро. Как десант под обстрелом из бтр, наверное. Он уходит. Поезд. И становится счастье. И мы приехали. Сетки от комаров одеваем. Вокруг только тайга. Можешь быть уверен. Кроме беглых, за сто км никого. Одни лоси да медведи.
И мы шли волок до реки. А там собирали байдарки и может вверх, может вниз. А может мы шли до аэродрома. Военного. Там взрослые меняли бутылку на полет в разведточку. То есть военные брали бидон и летели с нами на ми-8 до верховья реки или куда мы хотели. Там на полянке нас выгружали, а сами всегда воды набирали почему-то. Там везде вода. Чистая, как слеза. А они набирали. Загадка.
И мы опять оставались одни.
А шли мы по абрису. Карты были засекречены. Но люди ходили. И рисовали от руки. Это и был абрис. Это не было разведданными, и в турклубе всегда можно было перерисовать через кальку. Или у друзей взять по знакомству.
Или шли по описанию. В турклубе была такая библиотека блокнотиков. И листочков, сложенных, с абрисами. С описаниями. И схемой нарисованной. Карандашом обычно. Были такие затаенные места. За Уралом. Да и до него. Но такие! Интересные, фантастические! Вот мы и ходили. То есть там почти никто не ходил. И детального абриса не было. Туда и манило. В смысле больше манило, чем где подробный абрис.
И вот однажды мы не поехали с тетей Аллой. Они поехали сами. Может как раз, когда нам пришлось на море ехать на пляж. И вот тетя Алла у нас дома, когда ночью уже торт, и дядя Витя уже свои все анекдоты рассказал про партию и правительство, и тетя Вероника была, как всегда добрая, как ангел с неба, тетя Алла начала рассказ.
Вот, говорит. В тот раз мы шли по схеме. Подробного абриса не было. И мы стали замечать, что рака теряется. Что это не то место, что предполагалось по описанию. А развилок, которые мы бы могли потерять или неправильно выбрать, вроде и не было. То есть мы шли вниз, а река все заболачивалась сильнее и сильнее. Разливалась и начинала сливаться с бескрайним унылым, бесконечным болотом. Лес стал выродившимся, больным. Убогая лиственница, как куст орешника высотой. На берег не выйдешь – его то и нет – наст только. Качается под ногами. Того и гляди провалишься в топь. Все гнилое, сырое. Комары да гнус один. Ни птицы, ни зверя. И как-то серо стало. Сумрачно. Туман повсюду. Беспробудный сырой, вязкий, все поглощающий туман. И запахло гнилью. Олег, Витя – все замолчали. Андрей даже зажался. Затворился. Мужики опытные. Мастера спорта и борьбы. Соплей не перешибешь. И так день за днем. Все темнее и темнее. Ладно бы дождь этот да морось беспробудные. Это не такая проблема. Все опытные. Но все чуют – выхода нет. Не туда путь. Совсем не туда. Рыбы нет. Зверя нет. Огонь уже не разведешь нормальный. Спички расходуются. Скоро осень. А осень там – это зима.
В тайге не так все. там если ты «остановочку» пропустил – ты ее пропустил навсегда. Там между ними 500км. Болота.
Собака вся съежилась. Ходит тихая, аппетит пропал.
И вот однажды они шли по световому дню. Перекусывали в лодках. В байдарках то бишь. Берега нет. А стоянку негде поставить. До этого за пару часов можно было хоть какой-то сырой, но более-менее твердый на мху бережок найти под три палатки. А тут совсем ничего. Топь одна. И стемнело почти. И тут вдруг, глядь, место есть. Более-менее твердый наст. И вроде, здорово. Даже деревца эти гнилые близко. Костер. Но вот деталь – говорит тетя Алла – у всех что-то съежилось под ложечкой. Но все молчат. Нельзя свой негатив на группу транслировать. Паническая атака дело такое – лавинное. А интуиция – это штука для диванных магов. Это люди хорошо знали.
Ну вот разгрузились. Стемнело почти совсем. А настроение у всех совсем жуткое. Настолько, что стали уже молча смотреть друг на друга вожаки. А там все вожаки были. Опытные. Чуют серьезное что-то – понять никто не может. И вот деталь важная. Ключевая. Собака выходить не хотела из лодки. Глаза жмурила. А собака настоящая. Воин. Потом вышла, подошла к лесу, а он рядом, заскулила, вернулась и легла на краю воды клубком. И голову под лапы убрала. Шерсть у нее еще при подходе дыбом встала. И так и не ложилась. Так странно она никогда не скулила.
За дровами ходили только мужики. И потом все сказали – не могли больше пяти метров в деревья углубиться. Просто не могли. Жутко. Но это - дядя Витя, дядя Яша, Олег, Андрей. Они и страх такого рода – это далекие понятия. Хотя капитаном была Тамара. Она была сильнее всех. Всех мужиков. Вот она осталась более спокойна. Она думала. Она, как и положено капитану в критической ситуации, была в центре. В середине. Следила за всем. Просто следила.
Мгла и сырость упали на лагерь окончательно. Собака скулила так тихо, что понятно, что она не хотела, чтоб ее слышали. Но не могла сдержаться. Есть даже не пыталась.
Ружью было заряжено. Но причем тут оно. Топоры под рукой. Зачем? Такого чувства не было больше никогда. О сне даже не возникло мысли. Все молча сидели у тлеющего сырого костра.
Все бы ничего. Но никто не говорил одного. Семь человек и собака остро осознавали, что они здесь не одни. И этот еще кто-то – очень близко. И они здесь напрасно. Это не их территория.
И вот тут собака высунула голову и глазами, полными ужаса, посмотрела в сторону леса. Хотя во мгле даже человек не видел ничего кроме теней. Раздался тихий хруст.
Или показалось. Руки опустились на топорища. Олег сжал приклад.
Пауза разрывала ткань времени на куски. Она тянулась, как жгут на разрыве. Молчание стало звенеть в ушах, перекрывая вой комаров.
Опять послышался хруст, чуть дальше. Собака странным образом отвернулась. Что-то противоестественное было в ее состоянии. В ее реакциях. Она не тряслась. Ее вид выражал какую-то смертельную обреченность. Она бросалась на медведя, на стаю волков. Она не знала страха в бою.
Потом хрустнуло ближе. Словно бы чье-то дыхание сквозь вой комаров, казалось доносит из-за веток. Потом тишина. И когда нервы уже звенели до боли в затылке. Опять хруст. Словно кто-то подходит и стоит. И отходит. Но не зверь. Перемещается.
Что-то еще было в этой ситуации. Если ночью, кто-то стоит за деревьями и не отвечает, а у тебя ружье и четыре мужика с топорами. Это сложная ситуация. Но она по своему понятна. И не то еще было в тайге, наполненной зонами, и беглыми арестантами, медведями да волками. А тут – говорит тетя Алла – все было не так. И топи. Там же за деревьями топи. Там нет дороги.
И вдруг, в этой жуткой мгле откуда-то из-за деревьев раздался долгий, нестерпимый, невообразимый, нечеловеческий крик.
Как потом все рассказали, у всех возникло ощущение, что это предсмертный крик. И он был наполнен такого ужаса, чего-то инфернального такой силы, такой загробной тоски, что ледяной страх передался буквально всем.
Самый безумно храбрый – Андрей, взял топор и приблизился к деревьям. Но идти дальше было бессмысленно.
С рассветом отчалили. Никто не спал. Больше не было никаких происшествий. Никого и ничего рядом не нашли. Только топь. Повсюду топи. И никакой тропки на этот островок полутверди.
Как они добрались до станции, я не помню. Как-то долго, трудно и сложно. Но никого не потеряли. Все хорошо. И так и не поняли почему они оказались в этих топях вместо предполагаемого маршрута.
Дядя Витя слушал это, как сказание о жизни марсианских кенгуру. Походы вообще были для него странным времяпровождением. Если не сказать абсурдным. А тетя Вероника – нет. Хоть она и не жила никогда в палатке. А жила в других домах специальных. Там костер, если и разводили, то кому положено разводить. И еду готовили и приносили тоже люди отдельные. Но она, я думаю, была бы классным матросом. А может быть даже капитаном. Очень добрым капитаном. Как так может быть? Почему я в этом уверен?
Поделиться с друзьями: