Ты что, в колонию захотел? \Школьные годы\

Апрельский наст проминался, и нога утопала выше колена. Выматывало. Но мы отошли подальше. До узкого полтора, до нас два. Как-то так.
Сколько мы гнули трубки и как набивали – вот техника молодежи. Я теперь эти навыки самооткрытые ни за что детям не рассказываю. Но спички продавали без ограничений. А ведь много газов дают. Четыре блока и две бомбы готовы.
Дошли. Разрыли снег, сделали укрытия, подложили палки, подожгли. Разбежались. Залегли.
Слава был толстый. Это факт. И ниже нас. Но очень спортивный. После отстранения из водного поло поправился. Мы с Юрой были с ногами. Нам проще было по снегу. Это важно.
Первая рванула так, что звенело еще минуту в ушах. Адреналин брызнул в вены такой порцией, что мы орали все вместе. Жестикулировали. Ничего не слышали. Успокоились немного и подожгли вторую.
Вторая рванула также. Оглушительно. Вспыхнуло. Что-то куда-то улетело. Снег брызнул в стороны, сыпанув на нас, залегших в десяти метрах, крошками апрельского наста.
Мы стояли так: треугольником. Я с Юрой и Слава впереди. Махали руками все. И говорили тоже. Разом. На краю снежной воронки. Слава поднял руку на взмахе и замер. Взгляд сфокусировался где-то за нами. Он смотрел между нами посередине. Вдаль. Секунда молчания. И фраза:
- Молотки.
Мы обернулись молча. Разом. И исчезли со своей линии. Испарились.
Слава бежал сзади. По нашим следам. Мы уходили по-над оврагом и дальше лесом. Я отчетливо видел роту с автоматами сзади и взвод сбоку, по оврагу. Обходили.
Два километра по насту в спринте – это вам не км по школьному стадиону сдавать. На 3.09. Золотой значок.
Рота отстала.
На краю спуска к Чертановке, уже у нас тут рядом, когда лишь вниз, через ручей, вверх и поле до Островитянова, мы услышали хрип. Сзади. Мы замерли. Слава стоял метрах в пятидесяти позади. На наших следах. Он хрипел и качался. Держался за грудь. И он сказал: «Ребята! Бросьте меня! Оставьте». Мы посмотрели друг на друга с Юрой синхронно. В глаза друг другу. Молча, остро, сухо. Секунда. Потом наши головы развернулись в его сторону и наши рты произнесли одну фразу. Также синхронно, словно дорожки на записи кто-то свел. «Ты что? В колонию захотел!»
Слава словно мячик подпрыгнул вверх и ветром проскочил между нами. Мы прибежали в микрорайон за ним.
Так вот.
Но ладно бы это было все. Понятно, что теперь, на старости лет, можно порассуждать об аффектированном восприятии, резервах человеческого тела. О несчастных двух (максимум) дежурных с поста в Узком (санаторий, кто не в курсах, – для академиков был, закрытый) милиционерах, пробежавших, бедных, полтора километра по насту из-за двух взрывчиков и трех обалдуев школьников, рванувших как Усейн Болт без малейших шансов на «догнать». В шинелях и сапогах этих неудобных для бега. Понятно, что все это смешно, и, слава богу, мозгов хватало правильно расположиться при взрыве. Но вот еще момент.
Вася, Тахир и Карась были как обычно во дворе. Долго объяснять тем, кто не догоняет московский двор 70х, но подойти к ним и спросить: «Че вы тут делаете, в час тридцать?» - было покруче, чем бомбы в лесу. Второй спринт тоже удался. У них была задержка на переваривание сверхнаглости.
Так вот. А зачем? А вот зачем. Если придут искать пацанов – у кого будут расспрашивать первыми? Вот… а время то мы соврали...
Слава был прекрасным. Хорошим. Добрым, способным и к юмору, и к гениальным звукам, и к дружбе настоящей. Но бог его рано забрал. Тут я не знаю, что сказать. Ком в горле.
Мы были тогда в 7ом?