Бир или "Я никогда не был в Индии"

Бир

***
Я никогда не был в Индии. А вот мои все да. Они там были в ашрамах. Блуждали по горным аулам.этой части, но я искал. Да. Я махабхарату читал. 4 тома. Не на санскрите, правда, это да, слаб. Но
гиту знаю наизусть. Почти. Как бы. Крашнамурти наше все. Рерихов всяких. Даже Блаватскую
мучил. Ужас. То есть мы все это прошли как положено. Прошли и стряхнули с себя. По молодости.
И много еще чего было потом. А потом я стал летать.
И тут все наши, бамс, и в Олю на басике. А другие кто в Казахстан. А я по каникулам не прошел. То
есть мне надо было трудиться трудным трудом.
И вот я сижу на обочине. С мишкой. В Бабёнках. Со шлангом у рта, но в подвеску не дую. Завис.
Экзистенциальная такая грусть. А Маша, Маша – она легкая. Ты понимаешь, что она жесткая, если
ты сделаешь с ней ошибку. Ну, как Клин Иствуд. А так легкая. Поэтому она всегда плюс 1 везет
тебе в любом термике. Наверное. Но мне она Леди Эшли напоминает. Она посмотрела на меня «и
в уголках ее глаз собрались морщинки».
- Ты почему так?
- Все умотали. В Турцию. У меня каникулы не совпадают.
Она посмотрела своим этим взглядом и говорит:
- В Бир.
А никогда не понятно, она щурится или она так улыбается. Она ругать тебя собирается, или ты
молодец.
Я посмотрел в ее прищуренные глаза, то ли смеющиеся, то ли строгие, и стал Леше тыкать в
телефон.
- Мы едем в Гималаи, вылезай из трансформатора.
Леша просто собрался, и мы полетели в Бир.
***
Но сначала я сказал Збруеву про Индию. А Збруев там жил кучу времени с настоящей
посвященной великого уровня гурой. Кучу времени. Только потом она гурой перестала быть,
потому что их стало три, вместо двух, и они вернулись в Москву. Но про Индию он знал много.
Тогда он прислал подробное описание опасностей этой древней земли. Про смог, перец, что-то
про провода невозможные, горячую воду в ведрах, вечные простыни в отелях и боевых
пидорасов. Я это все выложил в чат. Мы все экстремальщики еще те, но последнее напрягло.
Мы прилетели, и мой сосед в самолете 4 часа смотрел ачу-ачу. В телефоне своем.
Нам дали крылья, симки мы вставили и вышли в дым.
Я только сейчас понимаю, что Дима улыбался всегда. Но про себя. Дима был как батон хлеба в
котомке, с которой ты ушел на перевал. Ну, хлеб и хлеб. Но когда ты идешь на перевал вторую
неделю в автономке, это то, что ты не обменял бы ни на сундук с золотом, ни на безлимитный
интернет пожизненный во всех роумингах сразу. И там, на перевале, его вкус тебе покажется
самым тонким из всех яств. А так он просто шел и все. Улыбался слегка.
Дым был склоняющим. То есть он склонял к вопросам о смысле существования индуса в чаде
уровня топки для сжигания старой обуви. Никого, кроме Леши и Маши с Сергеем из группы я не
знал.
Видно было не очень, но автобус микро свой мы нашли. Мы ехали в ночи, в чаду. Мы приехали в
ночи, без чада. Мы заселились в ночи. Простынь была, да, не новая. Розетка отвалилась. И для
полотенец штука в душе тоже отвалилась. Но душ был. Простыню с радостью поменяли. Розетку я,
взяв у них отвертку, прикрутил. Но я был в Индии. В Гималаях. И вокруг были люди мне
неведомой природы. Я еще не понял их. Но было у меня подозрение что солнце подключено к
ним отдельным каналом. Как дрон на оптоволокне.
Меня окружали мифические языки. Тибетские подвижники. Чайные заросли. Что-то такое. И ночь.
И, проснувшись, я вышел за ворота отельчика. Плитка закончилась, и я стоял на индийской земле.
Земле мифов и вечной истории, эпоса и ача-ача, гуру и тибетских лам. Там, куда я должен был
приехать тогда, потеряв все крыши. Но не приехал. И думал, что уже никогда. А вот я стоял на этой
древней земле, и кто-то шел справа.
Впереди был чай, хламостройка, склон с домиками подальше. Справа шел мой первый прохожий.
Я был в Индии. Среди них. За 4000 км от дома. Он приближался. Мой первый индийский
встречный прохожий.
- Привет, Антонио! – это было первое, что я услышал на индийской земле в 6 часах перелета и 12
часах езды на микроавтобусе. На краю мира.
- Привет, Фил!
Мои ноги повернули меня, и я уже шагал с Филиппом куда-то вниз мимо домиков,
невозможными асфальтовыми тропками, мимо деревьев с крон которых свисали кабачки, на
главную улицу. В кафе. По дороге я услышал еще раз 10 «Привет, Антонио» и узнал, что два дня
назад была база 6400 и Фил туда забрался без кислорода. И на обратном его свернуло так, что у
него еще пол дня глаза были, как у собаки Баскервилей. А все думали, что это от высотных
рекордов его.
Фил был тонким. Да никто не знает какой он. Но в отличии от гуру, питающих мифами о себе свою
паству, Фил никого ничем не питал. Но мифы питали его. И мифов ему хватало.
Для новичка одно слово Чегем – это уже дрожь в коленках. А если на этом фоне тебе расскажут о
Филе, который летает. Все. Этого достаточно. Потому что, если ты дорастаешь до уровня, когда
уже сам не хочешь лезть в «ж….», то в Чегеме ты начинаешь искать Фила. И увидев его в первый
раз, понимая, что, заговорив с ним, ты обрекаешь себя на ужас ужасный мыкания по чегемским
тычкам +15, роторкам за каждой скалкой рыжей, неожиданным усилениям и неучтенным углам
фонового, и ты уже в измененном состоянии сознания. И тогда каждому он видится по-своему.
Кому бодхисатвой, кому доктором физмат наук, кому просто Иисусом.
Но с ним я летал. А один раз полетов с ним хватает на год. То есть, если перед сном вспомнишь,
лучше не пытаться уже без снотворного. А потом без него. Потому что он оказался вдруг занят с
другими. И тогда я разложился на 3500 над медвежьим ущельем. Мы с мишкой. Два раза
свернуло в хлам. Угол фонового был чуток не тот. Запаску поздно было. Два раза отработал. Метра
не хватило. Всего 5 переломов. Как нас с мишкой вытаскивали оттуда! Есть что вспомнить. А потом
я сросся и вернулся к нему. К Филу. И мы это место облетали. Причем я оказался в той же
ситуации. С тем же сливом под скалистое. И так же стал царапаться вдоль. Но уже с ним. И я
выцарапался. Или он меня выцарапал. Сказать, что мне было страшно, ничего не сказать. Но
травмы наши надо избыть. Не обязательно это наши падения полетные. Иначе они будут ныть всю
жизнь. Они сломают в тебе путника. Ты забьешься в угол. Не просто это. Фил не кормил мифами.
Но за день работы с ним ты проходил два СИВа и маршрутный выезд с соревами. Ну, или почти
так. И я отчетливо вспомнил одну странную деталь. Увидев давным-давно его впервые на верхнем
старте в Чегеме, я подумал, что он из Индии.
***
Потрясающее очарование долины, отороченной грядами гор в 2700 и 3300, в беспосадочных
джунглях, где живут дикие обезьяны, а ниже, на пологом, непролазный сорняковый кустарник
называется чай, дома стоят в позициях хода коня по шахматной доске, и сосчитать и понять их
расположение невозможно, как пытаться разобраться в карте города, который тебе снится.
А между домами струятся, непредсказуемо извиваясь, бетонными ручейками переулки, по
которым ходят женщины в платьях из Ачи-Ачи, мужики в наших 90х, пилоты, монахи в оранжевом
и ездят мотороллеры. А на улице главной бибикает все, что едет. А храмы, монахи, магазинчики и
кафешки стоят вдруг и повсюду. Где все должны говорить на тибетском, на хинди, на школьном

английском, но добрая половина говорит на русском. Там, в конце главной улицы, нам была
показана посадка.
О, да! Она была куда больше, чем следовало из странных, вызывающих опасения рассказов наших
инструкторов.
В первый день не летают. Нормальные люди. Поскольку избежать этой категории у нас с Лёшей не
было возможности, мы пошли на наземку. Все правильно. Они должны были убедиться в высоком
мастерстве работы с куполом прямым стартом всех подопечных, чтобы на волнующем верхнем
старте, где очередь не ждет ни секунды, никто из нас не ударил ушами в склон и ханвагами в
чужие стропы. В общем не опозорил.
Ну, можно было и блеснуть. Скромно, не акцентируя, так, по ходу. Уж что-что, а это…
Купол поднимался как пьяная лошадь. И возвращаясь снова на исходку, чтобы разложиться, я
делал вид, что пропускаю туристов, даю дорогу курсантам, обхожу песок, лишь бы обойти Машу
подальше. Нет, Маша была, как всегда, очаровательна и легка. Если не делать ошибок. Но что-то
мне не хотелось встречаться с ней взглядом. А потом я сел чинить аксель. Леша тоже старался, как
мог. В таком же ключе. Главное скромность. Бессонная ночь. Разряженный воздух. Толпа
курсантов. Штиль. Блеснули по полной, в общем.
***
Да, на посадке было миллион народу. И все они учились прямому старту или приземлялись с
неба. Индусы говорили на своем. Англичане на английском. Русские на русском. На испанском
никого. Все было просто. Но это было не так.
Сашу я не знал. Я заметил, что он как бы большой еще при погрузке наших парапланов на крышу
микроавтобуса в чаде у аэропорта. Но, видимо, исключительность параметров не позволяла
привычной картине мира воспринять что-то вне допустимой дельты. Придя на посадку, он просто
снял футболку. Замолчало все. Купола упали.
Когда видишь впервые чемпиона мира по бодибилдингу ростом 204 делаешь тоже что и все.
Останавливаешь внутренний диалог. Проблема только в том, что вместо перехода в повышенное
состояние сознания, ты переходишь в состояние повышенного чувства неполноценности. Если ты
мальчик. А если ты девочка, то ускоренной калькуляции траектории захода на захват цели. Хотя
это я так сказал. Просто так. Этого я не знаю.
Саша любил, когда на него смотрят. Он мог работать системой для регулировки подвески. Ему
было все равно кого держать на вытянутых руках. И сколько.

Можно было подумать, что это откровенный и банальный нарциссизм. Пока не выяснишь
случайно, что он сначала был в сборной по пятиборью и плаванию. И мастер спорта в 4 видах. А
уже потом уехал в штаты и там тоже победил. Всех. Но в новом амплуа. А когда русским
запретилось побеждать, просто вернулся. В Москву. И занялся парапланом. Он летал на тандеме.
120 кг чистых мышц. Это не нарциссизм. Просто приятно покрасоваться, если есть чем.
***
В Индии мое мышление начало фрагментироваться.
В первую ночь мы не спали в самолете. Вторую так, чуток поутру. А вот в третью-то, да перед
первым летным днем, мы были свободны! Нас же отпустили пораньше. но наш порыв с Лёшей на
погулять – сразу привел нас в ночной тупик с музыкальным кафе за деньги. Мы правильно поняли,
что ловить там нечего, нам гитару не дадут, и пошли назад. Мне надо было поменять рваные
клевантные стропы. Миша Аверьянов мне их выдал перед отъездом. Сам лично. Поэтому мы
разложились в коридоре.
Мы жили на первом, в отдельном коридоре, где на входе висела картина с двумя праздно
болтающими людьми и индийской богиней возмездия с красными глазами и клыками на заднем
фоне по их душу. С потрясающей голой индийской фигурой. Чем они провинились картина не
объясняла, но общая кармическая картина была ясна. А наш номер был крайним. И в нем
параплан никак. Остальные пилоты были нам не знакомы особо, и кто-куда-где расселился, мы не
заметили. Но они были в большинстве молодежь, и предположить их наличие в такой детский час
в отеле было трудно.
Таня была с мозгами, симпатичной, фигуристой и нацеленной. К переходу в ближний бой. Так мне
казалось. Но я не знал. Я старался смотреть на нее сзади. Она была в легинсах.
Мы растянули параплан от края, где наш номер. Леша отвязывал на куполе, я привязывал к
концам.
- Представляешь, Леш, в Грузии. Что меня убило там. Все хорошо. Но они все в 8 часов по номерам
и в кровать. Я не понимаю, как так может быть.
- Ну, вы же летали целый день, да переезжали. Локации меняли. Завтра полеты в новых местах.
- Леш! Я был за рулем! Я приходил, садился за канал! Писал до часу. Пытался куда-то вырваться –
да все спят! Засыпал в 2. Они в 8 ложились. Нормально?
Мы отвязали левую и продели новую. Я привязывал к свободному концу ее на 10 узелков. Места в
коридоре хватало с учетом проема дверного соседнего номера.
- Леш, это нормальные люди? Я вообще такого не видел. Мне сколько лет? А им?
- Ну, каждый день так не может быть. Это научная фантастика.
- Да я тебе говорю. Только в Тбилиси наша машина сбежала от Стаса. Они поехали заселяться, а
мы задержались в центре этом ихнем с кафешками. Типа Арбата.
- Ну, ты не один был. Не все зануды-то.
- Да. Мы заказали, и тут, бамс, Стас звонит. Оказывается их вещи все у меня в багажнике. Мне
пришлось ехать в хостел…
Дверь открылась резко. Наше сознание перешло в режим фронталки на малой высоте, и на пороге
возникла Таня. Она была в легинсах, футболке, с красными припухшими глазами и предельно
атрактивна. Леша закрыл лицо рукой.
Мое мышление перешло в состояние критической фрагментации.
Первая часть моего мозга говорила: «Ёёёёёёёё!». Другая быстро осмотрела ее руки и оценила
дистанцию. В руках ничего не было и до меня было 4 метра. А до Лёши два.
Третья часть моего мозга смотрела на среднюю часть тела и думала: «почему она не спит в
трусиках?»
- А вы не могли найти другого места, чтобы орать тут на всю округу! – молвила Таня на частотах,
интерферирующих с нашей кармой так, что перед глазами проплыли даже исповедованные грехи.
И более чем угрожающим тоном.
Вторая часть моего мозга опять произвела калькуляцию. Я был прямо у нашей открытой двери.
Четвертая часть моего мозга ясно видела, что стыд упал на Лёшу, как вар с крепостной стены, и он
готов принести себя в жертву тут же и всецело. Леша покраснел ракообразно, но мило.
Все происходило одновременно. Четвертая часть моего мозга произнесла:
- А я думал, ты вышла сказать, «Чем я могу вам помочь, ребята? Стропы штука не шуточная».

Оценить фрагментированность мозга Тани я не мог. Но дистанция была недосягаемая, и нас
разделяло все тело параплана. Не помню точно какие комплименты еще мы услышали. Третья
часть моего мозга смотрела на среднюю часть тела и выше. Таня ушла. Мы доделали левую
стропу. Спокойно, тихонько, четко. Мы вообще с Лешей все делаем аккуратно и по делу.
***
Дорога на старт происходит на сузуках. 300 рупий. В сузуке едет три пилота и индус. Бибикаем,
виляем полчаса по склону, пялимся в окно, в телефон и болтаем ерунду. Саша был в нашей
тройке. Он садился на переднее сиденье отодвигал его до упора и занимал весь передний объем.
Иногда нам встречались обезьяны.
Дима расставил нам точки. То есть уже в первый день мы должны были выкрутить в стартовом
потоке, потом сместиться на Верблюда, потом оттуда прижавшись выцарапаться на вершину,
потом куда-то на ЛЭП и узкоколейку какую-то и оттуда на антенну через какой-то пупырь. А база
была 3200. Это немного для тех мест. Это мало. Но мы их не видели. Мы их даже в иксситреке не
понимали. Что с этим делать? Сказали жаться к перегибу, но за него ни-ни. Но мы же опытные.
Нам не страшно. Ничуть. Да.
Очередь действительно бала плотной и в одну почти линию. Но как бы я ни мутировал на
разминке вчерашней, стартовать я умел. Вроде.
Мы распаковались вверху, у ступенек, долго не ждали. Саша держал кого-то на вытянутых руках,
пока тот настраивал подвеску. Дима с Машей выпускали нас нежно. Но с Машей же не стоит
делать ошибок.
Очередь дошла минут за 20, я рванул первые ряды, и купол вышел кривось-накось. Может я бы и
выправил его.
- Клади!
Пришлось перестартовать. Сказать, что мне было стыдно, ничего не сказать.
- Зачем ты смотришь на купол? – просто спросила Маша. Она была легкой и рядом.
Но это было забито в моторике. Это главный технический элемент, привитый нам при прямом
старте.
- Смотри! – Маша включила мне видео – Когда ты поворачиваешь голову вбок, рука поднимается.
Купол уходит сразу.
Я не мог поверить своим ушам. И глазам.
- Зачем? Это моторика тела. Поднял и посмотрел по центру вверх. Отсек и улетел.
Как все просто. Я поднял, посмотрел вверх, отсек и улетел. В дежурку.
А там я прощупывал зоны, крутил, царапался, чего только я не делал, но сказать, что я был сразу
под базой – нет. Едва долетел до первой точки. Едва выцарапался назад с Верблюда. Один Лёша
почему-то исчез. Не заметив, что его рация скуксилась по дороге.
Леша вообще, в отличие от меня, псих косвенного действия. Я псих прямого действия. То есть,
когда у Шеленкова в кафе показывает 30 (но датчик на перегибе стоит), можно пойти к аэродрому
и с сеткой за спиной, достать полноразмерную бэшку, зажать уши, выжать аксель и стартовать. И в
таком виде делать непрерывные винговеры, чтобы иметь шанс.
А Леша просто рванул, как ужаленный, без разведки новых мест,
и на тоненького все пролетел. Понятно, что с рации он пропал. Она у него пропала. Что-то в
передатчике поникло. А там еще запад усилился и народ стал своих сажать интенсивно. А я,
словив парочку фронталок на отрогах, уже думал про экспедицию с топорами и непрерывно выл в
рацию: «Леша, ответь!». Но я-то от старта далеко не уматывал. Через час он появился в эфире.
Пролетая над долиной в сторону антенны.
Когда на вечернем разборе полетов мы смотрели все треки, мне был задан вопрос:
- А почему у тебя такие хаотические перемещения вместо красивой пружинки?
- Ну как? Я прощупываю, где сильнее.
- Но вот у Леши пружинки. И он все облетел. И у Люды пружинки. И у Сергея.

Странно, подумал я.
Назавтра, поймав любой тычок, я закручивал, где был, и все. Ну и пусть, что это не ядро. Приятно
быть учеником и просто делать, как говорит учитель. Чуть протягивая против ветра. И я ждал всех
под базой почти сразу. Удивительно. Пружинки должны быть ровными.

***
Леша был большим и вместительным излучателем. Но он сам не знает чего. Больше меня на 20%.
В остальном у нас общие моменты.
Мы оба летаем на Виманах.
Мы оба не умели правильно распоряжаться вниманием слабого пола. Когда были в возрасте
нежно-угарном. Но разница в том, что я из-за этого терял чьи-то искренние чувства, а Лёша
застревал в чьих-то не очень искренних. И он потом выцарапывался из них. А я понимал, что
потерял бесценные жемчужины. Зато у него дети. В разных местах. Дети искренние. И это хорошо.
У меня они тоже есть.
И в Леше резонировали коты. И в меньшей степени “собачули” на улице. Но коты в новых местах,
не являлись для меня фактором.
Мы оба учились. Только я учился, отрабатывая кучу обязаловки и так, и надоедливые курсы
повышения, и упущенную музыку, а Лёша прямо по-взрослому на вечерке и стал
дипломированным. Мы сдавали курсовые в Эльтюбю под антенной, в Воронеже у кота с
Лизюкова в Макдональдсе. На булке тоже хорошо ловит.
Мы облетали с ним все, что у нас привычно облетывают от Крыма до Дагестана. Но в Бире не
были оба. То есть в первый, нелетный из-за неожиданностей с погодой день, Леша был
единственный, кто замкнул все точки на незнакомой местности, хотя даже инструктора слились
подобру-поздорову.
Ну, рацию я ему дал. У меня их три.

***
На старте вообще всегда было людно. Но не так, как нам превентивно рассказывали. Чтобы мы
были на высоком уровне дисциплинирующего адреналина. Пару раз, приходилось ждать. Но вот
хорошая мысль приходит опосля. Надо было на старте Саше раздеться. Все бы выпучились. А мы в
это время всей группой очередь бы и забили.
На третий день мы уже все точки брали всей командой и были молодцы. На посадку не хотелось.
А мишка хотел хулиганить и летать не по точкам, а туда-сюда.
Мишка был очень смелым. Но всегда прятался в карман и никогда не собирал параплан. Садился
на шлем рядом, и все. Однажды он потерялся на Юце, на востоке. Боже, вся гора искала. Чтобы у
меня разрыва сердца не было. А другой раз в Кахетии. Когда Паша из Барселоны, учлет почти,
стартанул в штилях, и Стас его прижимал, а то он в 10 м елозил. Он и прижался. В самом дальнем
углу этих джунглей грузинских. Ну мы сверху свалились в ущелье лесное, его выпилили, все
собрали, и я на своих свинченных, когда вышел обратно на перегиб, был как на 4000 после
выползания с крылом в снегу по пояс обратно после кривого старта. То есть лежишь и дышишь
кислород в кровь. А сердце, как матрос с барабаном. И тут, я вижу, карман он открыл, и его нет. Я
как был без кислорода в полуобморочном, так и рванул вниз. Хорошо Саша был сильный,
молодой и без вопросов. И побежал со мной. Чтобы меня вытащить обратно. Он мог. Я его нашел.
Мишку. Он выпрыгнул и потерялся на листве павшей. Жизнь наладилась.
…Я зашел на заправку и уже было расплатился, но кто-то там был еще. Это я по детскому моему
еще таежному опыту. Там, если не понял, что ты не один в лесу, лучше только с руководителем и
по плановым ходить. Это долго объяснять.
И тут я понимаю, кто-то есть. Я хожу, бамс, смотрю, он на нижней полке сидит один. И смотрит
глазами этими своими. Такая грусть. На меня смотрит. Я его схватил, и Ольге выслал. В вотсапе.
Она кричит: «Это мой мишка! Вези его быстро!»
Я его выкупил и привез; она его сразу выхватила, и все. Потом я ходил туда-сюда, а он на подушке
в спальне. Я захожу – смотрю, а он улыбается! Я чуть не…
В Чегеме, когда меня свернуло, и мы лежали на 3500 над ущельем, где медведь, вот тогда я
нормально был. А он испугался. И я, как подумаю, как он будет с большим мишкой-то! А нам к
воде по любому ползти надо было. Ребята докарабкались до нас первые. Не медведь. Но я уже
говорил об этом. Саша как-то на Индуру доехал. Под самое дальнее скалистое. Через невозможно
никак и поляну конопляную.
А тут он сидел в кармане и хотел пролетающих за уши хватать. Но не доставал. Лапками-то своими
малюсенькими.

***
А в тот день мы летали все, царапались, база низкая, но мы уже все поднаторели и до ЛЭП
долетали. Там поворотная точка была. Причем Маша с Димой летали почему-то на 50 м выше и
над перегибом тащили нас вдоль рельефа. Ну, будем считать, что их цешки просто дают выигрыш
в качестве. Но мишка так не думал. Он считал, что причина в чем-то еще.
В ложечке над ЖД станицей меня сливало конкретно, а Дима ругался сверху, что надо жаться. Это
мне то «жаться». Я же ухом по скалам всегда чиркаю. Хотя после чегемского падения моя
прижимная дистанция может и поменяла масштаб. Кто-то там еще ниже ползал с Машей сверху. А
может у Димы просто «искажение верхнего ракурса». Так мне проще было думать. Я так ему и
отвечал в рацию.
До ЛЭП-то я долетел и хотел ее перелетать. Ибо я почему-то думал, что точка на следующем
отроге. Мы вообще опытные летатели по точкам с мишкой. Но голос свыше мне сказал: «Не стоит,
Антонио, поворачиваем назад». Я выдохнул и, прижимаясь уже правым ухом, лег на обратный.
И тут в какой-то момент в рации прозвучала Таня. Она говорила грубые слова в отношении когото, кто ее то ли зажал, то ли чуть не развесил где-то над ЖД станцией. И я вдруг испугался. А вдруг
это я?
Я пролетал мимо нее. Мимо всех пролетал. Но так, чтобы опасность какая. Прижать? Это даже
близко не вспоминалось. А Таня продолжала крыть. Кого-то, кого она не знала. То есть она не
понимала, кто это был.
У меня возник комплекс вины. Замещенный. И мои руки начали уводить параплан в самые
дальние отроги. Но рация ловила.
Мои руки отделились от тела с точками в икситреке, перескочили отрог с поворотной точкой
внизу, доцарапались по елкам вдоль главного и полезли штурмовать скалу над стартовым
отрогом. Но то ли все уже сдулось, то ли запад подул, то ли база упала – получилась калимба с
примесью гопака с выходами. А Таня все крыла.
В конце концов мы с мишкой взяли руки в свои руки, убрали диссоциацию сознания. Как бы.
Пролетели точку, долетели до антенны, вернулись под-над посадкой и зашли на наш уголок у
трассы и кафе. Специальный чел останавливал машины.
Мое недиссоциированное сознание сканировало глазами поляну с людьми и разноцветными
гигантскими шалями разбросанными между. Тани я не видел. Но она была. И вдруг, по косвенным
признакам и словам, выделяющимся на частоте нашей группы, я понял, что это не я.
Как хорошо, что это оказался не я! А вокруг говорили люди, рации и дети. Они там тоже были.
Испанцев не было. Как так! Одни русские, да англичане. Но все было не так просто.
Мишка вообще любил прятаться. Он всегда сбегал на земле. И прятался то в цветах, то на дереве
где-нибудь. Или совсем себя вел плохо.

***
Ну, то есть, слетав к антенне под конец, мы с мишкой покружили над домиками, спиральку, пару
винговеров и сели, как обычно в угол у кафе. Когда заходишь прямо на касании почти над шоссе,
то специальный человек останавливает машины. Вопрос с «прижатием» Тани сдулся.
Мишка уселся на шлем и никак не хотел собирать параплан.
Все вокруг говорили на английском и русском. Испанцев не было. То есть испаноговорящих.
И вдруг мне что-то такое показалось. Одно слово. Я встал и, пройдя 5 метров, уперся в человека.
- ¡Hola!
- ¡Hola!
- ¿Pero porqué hablas ingles? ¿Hay gente española?
- ¡Mira! Yo soy argentino. Migel también. Ramón con esos dos - venezolanos. Carlos y ahí con él todo el
grupo – españoles.
To есть все вокруг, кроме наших, были испаноговорящие. А вот почему они говорили на
английском, я так и не понял. Но англичане там действительно были. И много.
***
В оный день, это знает любой инструктор, надо убедить всех «Уменявсегопятьдней,
ясюдалетатьприехал, анехернейзаниматься» делать разгрузочный день. Под это есть разные
системы убеждения под разного уровня уши. Сложные слова про «схождения линии росы с
линией инверсии при барометрической фрактальности с возможностью пурги на срезе ветров»
нам не подходила. Лекция о психологических феноменах накопления усталости сопряженное с
потерей внимания и последующим ушатыванием – это было доступнее. Но видя непробойность
некоторых товарищей, мне было сказано просто:
- Антонио, завтра едем в термоисточники, - с ударением на слове Едем – На вечерний слетик
приедем.
Я понял и принял неизбежность.
Дима объяснил нам все. Мы берем мотороллеры, едем туда, там идем чуть-чуть и залезаем в
теплые ванны. Он улыбался. Слегка.
- Кто не чувствует в себе опыта езды на мотоцикле и по левосторонней ереси – поднимите руки –
сядете сзади к опытным. Ну, или если прав нет.
Двое девчонок подняли руки, и мы пошли на главную и единственную улицу брать мотороллеры.
Я, Леша и Саша 204, мы взяли свои мотоциклы, не первыми. Лениво поглядывая, как остальные
заводят свои и ставят на них ноги, руки, корпус, где там тормоз, где педаль газа. Незаметно
поглядывая. И все у нас получилось, и все с первого раза. Кроме одного. Мы все трое чудом не
расхерачили по машине на другом конце улицы перед нами, нажав впервые на газ. Но как-то мы
все остановились в сантиметрах. Причем каждый из нас троих думал, что это только он один
такой. То есть на мото не сидел отродясь. А все остальные опытные мастера мотоспорта. Но наши
уже уехали или были очень заняты своими волнующими мотиками перед волнующим
путешествием по бибикающей, едящей наоборот дороге, не зная куда, сколько и зачем. Поэтому
никто ничего не заметил.
Через пять минут езды в позе циркуля мы освоились до уровня «все, вроде поворачивает, пора
жать гашетку» и рванули в первые ряды.
Сколько мы ехали и какими индийскими городками я не помню. Но я помнил, что надо бибикать и
ехать слева. Всегда слева.
Когда мы въехали в горы, мы уже были уровня «любой кантри-кросс не вопрос» и с этим
убеждением перешли на серпантин с грунтовкой, сыпучкой и без бордюров на внешней. Я не
уверен, что я понимаю, как мы не оказались внизу, в ущельях, но мы доехали до железных
хламид. И тут Дима сказал оставить мотоциклы, шлемы и дальше немного пешочком.
Мне хватило моих прошлых жизней инструктором в горах и трех минут пешком, чтобы понять, что
Дима улыбался про себя на этот раз с особым удовольствием. Я даже хотел встрять и сказать, что
тут надо идти каждому своим темпом, никуда не рвать, руководитель сзади, воды побольше. По
старой памяти и опасаясь истерик в конце. Но промолчал. Остальные поняли это не сразу. Мы шли
почти в лоб. Перепад под 2000. Два часа, язык на плечо. Бедные мои ноги свинченные. Улыбался
только Дима. И то внутри.
Нам встречались барашки, беседка привальная, магазин из сказки про инопланетян в палеолите,
ягнята и люди с ягнятами. Маша с Игорем потерялись где-то по нижней тропе. Воды мы добрали в
беседке и в магазине из сказки. Потом все. Мы пришли туда, где шел пар и были домики. Как их
туда принесли? Инопланетяне?
Как-то спустившись к реке и стараясь не думать о возвратном треке, мы подошли к месту, где с
большого валуна можно было погрузиться в термальную ванну. Мишка сразу отказался
категорически, я оставил его на камне, разделся до трусов и спрыгнул с камня в воду. По бедра.
Я подумал две вещи: «Все, ад» и «Блин, почему я все ноги сразу погрузил!» Я ужом выпрыгнул
назад, попой сев на камень. И стал постепенно погружать части тела в кипяток. Теперь-то я понял,
почему Дима с Машей сидели на том берегу этой купели в гроте, как бы. С этой стороны из горы
шел кипяток. А с той стороны бежал ледяной поток. Там было лучше. Там мы отмокали. Маша
нашла змею под водой. Саша 204 чуть не поломался, пробираясь ниже к основной струе
холодющей. Мишка сидел на валуне. Из горы волнами исходил кипяток и обжигающей пленкой
скользил к нам.
Уходить точно не хотелось. Если бы мотики стояли рядом…
А на обратном пути было легче, да все вниз. Мы уже были великие мотокроссисты и мы ехали
быстро-быстро. Потому что мы же ехали на вечерний слетик.
Но в городе мы остановились у выделяющейся своей формой постройки. Это был храм, и туда мы
пошли. Нам с Лешей дали белые сладкие пилюльки, потому что мы все поняли и постучали в
колокола, в колокольчики и подошли с руками правильно туда, где дают белые вкусности. Нам и
дали.
А потом мы с мишкой увидели большую быкокорову и людей, которые по очереди ей что-то
говорили. Мы пробились к ней и долго говорили ей список того, что она бы там нам по своим
каналам пробила. Погладили ее и, получив, очевидное согласие, пошлепали в носках одевать
ханваги. Потому что мы их сняли далеко довольно.
На вечерний слетик мы не успели.
Я это понял, газуя где-то на полдороги до Бира. Дима улыбался. Про себя. Где-то позади на шоссе.
Это я ясно осознал и успокоился. И я ехал в ночь, по ночной прекрасной Индии, по душистым
величественным Гималаям, на моем первом мотороллере! Быстро! Бибикая, как настоящий
индус! Наклоняясь на поворотах! И Леша тоже. А потом мы ездили туда-сюда, по Биру, по его
единственной, залитой огнями улице, среди оранжевых монахов, солнечных индусов, пестрых
витрин и лотков с загадочными фруктами. Но все же наши первые мотороллеры пришлось сдать,
и мы пошли в наше любимое кафе.
Ну и фиг, что они там летали! Все равно у них база была никакая. Нам это и не надо такое было.
Почти…
Мишка устал под конец.
***
А вечерами мы выходили на закатную крышу. И мы там дышали прохладу. Мишка смотрел на
закат. Он любил закат. А туман все хотел, да так и не укрыл ни разу разбросанные ниже крыши,
деревья со свисающими с них кабачками и гудки автомобилей. Чтобы мы не проснулись в другом
сне. И мы хотели там проводить разборы полетов. Но почему-то приносили папайю и резали ее
кубиками.
Папайа была желтая, но не совсем репа. А закат нам мешал болтать ерунду.
И мы просто сидели и говорили иногда серьезные вещи. А потом шли вниз.
И Маша в Димином номере нам настраивала наши пружинки в телевизоре, а Дима улыбался про
себя, и у нас появлялись заветные новые точки. В икситреке. Маша никогда не ругалась, но это не
значит, что она не могла этого делать. Поэтому мы сбрасывали треки и сидели перпендикулярно и
внимательно. И на следующий день мы летели дальше и выше. Но все же мы хотели бы и
слушать, и чтобы лежать на подушке. Под одеялом. А чтобы Маша говорила, и говорила, и Дима
говорил, про то, как мы завтра здорово должны не слиться, но примерно взмывать по-над
рельефом и выше. И перелетать по отрогам. А не перелетать, как бараны. И рацию использовать
красиво и правильно, а не как озвучку фильма про блуждания в преисподней. Но мы вели себя
как полагается и слушали тихо и сидя. И нам было все хорошо и интересно. Мишка тоже сидел и
все слушал.
***
В один день по прилету я заметил, как одна девочка подкладывает на дороге прохожим бомбы.
Ну то есть она поджигает штучку и кладет. А прохожий идет и испытывает разную сильную
эмоцию вообще и про девочку в частности. Странно, подумал я.
Но по дороге в кафе я увидел еще таких людей. Причем взрослых. «Завезли взрывалки детям», -
подумал я.
Потом я стал слышать засветло еще взрывы. Еще. Больше. А потом мне кто-то на улице сказал
магическое: «Хэппи Дэвали!»
Запахло большим кипишем, но границы были контурны… А это просто был праздник «Огня».
Так что мы просто скупили весь лоток с петардами. Как только дошли до него. Ибо мы вышли на
празднество. А по русской традиции уж если Дэвали, то Дэвали по полной.
Поскольку наши скупили все коробки с длинными петардами и салютами, я смотрел на шары. Но
слова, услышанные мной, дали мне понять, что наука их активации и предназначения пока вне
рациума и человеческой обусловленности. Это было то, что надо. Я скупил шары.
Шары весили свое и не имели ни входа, ни выхода, ни
кольца, ни фитиля. Но мы знали ТБ и несли цивилизованные формы поведения. Мишка, правда,
сильно сомневался в этой формуле и видел иные причины. Поэтому мы не стали все зажигать тут
же на тесной улице и пошли на открытую местность. А это была посадка.
Петарды улетели, радость визжала, и собрался консилиум. Шары скребли ногтем, их терли,
светили телефоном, потряхивали и прикладывали к уху люди всех национальностей. Говорили
сразу на всех языках, включая снежного гималайского человека и обезьян, как вида. Но потом на
нас сошло откровение, и мы все же ткнули в него бенгальским огнем. И тогда шар раскрыл нам
свои магические чары. Из него вылетали искры, огни, гуделки и искрилки. Выли все на общем
языке. Осталось два шара.
Тогда мы пошли на другой конец города, потому что просто все пошли туда.
И там мы пришли в дом Ачи-Ачи. Там были уже не просто пилоты, а люди. И они были индусы. И
все это было так громко и радостно, что мы сразу вошли в поток. Танцевали мы кругом,
броуновскими частицами, змейкой и просто. Мишка тоже танцевал. Мы зажгли еще один шар. И
на самой веселой ноте мы все же взяли курс на наш отель. По крайней мере мы с Сашей и Лешей.

Последний шар поразил местных отельеров. Мы зажгли его, сложив на нем головки спичек.
Сколько же солнечности в Индусах. Даже ночью!
Но шар был последний.
Однако Лёша где-то потерялся, а оказывается, он праздновал еще раз с нашими отельными
индусами солнечными, и кто-то кому-то что-то объяснял про виски. В квадратной бутылке. За
стеной во дворике.
Леша был особенно доволен празднику Дэвали.
И это было, ну, весело. По-детски, классно и легко. И мы еще болтали ерунду, но недолго. И легли
спать.
И нам снились точки. Они плыли к нам светясь и пульсируя на лесистых перегибах. Орлы задевали
нас перьями. А парапланы удлинялись до 7 в проекции, и мы уверенно летели со скоростью
петарды и, пролетая точку, пульсировали салютом. Но я не помню, что нам снилось. Так мишка
сказал.
Только оказывается Дима остался там. И, когда основная масса пилотов слилась, местные шаманы
посвятили его уже полностью и на высоком уровне в Ачу-Ачу. И выдали ему шапку-разноцветку.
Он показывал нам элементы мастерства Ачи-Ачи поутру, но без передачи знаний. Я подумал, что
он приобрел, как многоатомный газ, 6 степеней свободы. Три поступательные и три
вращательные. Причем для каждой конечности по отдельности.
Мы завидовали ему.